После войны, после Дахау он поклялся, что никого больше не убьет, ну разве что в безвыходной ситуации. Если на него будет нацелен пистолет. Только тогда.
Еще одной смерти он не выдержит. Не переживет.
Она снова потянулась к пистолету (глаза сделались еще ярче), и снова он убрал ее руку.
Он бросил взгляд в сторону берега — тела аккуратно сложены рядком, плечо к плечу.
Он вытащил пистолет из кобуры. И показал ей.
Закусив губу, она кивнула ему сквозь слезы. Потом подняла взгляд кверху и сказала:
— Мы сделаем вид, что они с нами. Мы искупаем их в ванне, Эндрю.
Он приставил пистолет к ее животу, рука дрожала, губы дрожали, и он сказал:
— Я люблю тебя, Долорес.
Но даже в эту минуту, когда дуло упиралось в ее живот, он был уверен, что не сделает этого.
Она опустила взгляд, словно удивляясь тому, что она еще здесь и он рядом.
— Я тебя тоже люблю. Очень. Я тебя люблю, как…
Тут он нажал на спуск. Из ее глаз брызнул звук выстрела, а изо рта воздух; глядя ему в глаза, она заткнула пулевое отверстие одной рукой, а другой схватила его за волосы.
И пока из нее уходила жизнь, он прижимал ее к себе, а она обмякла в его объятиях, и так он долго ее держал, выплакивая слова роковой любви в ее старое выцветшее платье.
Сидя в темноте, сначала он учуял сигаретный запах и лишь потом разглядел тлеющий уголек — это Шин сделал затяжку, разглядывая его в упор.
Он сидел на кровати и плакал, не в силах остановиться и повторяя снова и снова:
— Рейчел, Рейчел, Рейчел.
Он видел ее обращенные к небу глаза, ее летящие волосы.
Когда его перестало трясти и слезы высохли, Шин спросил:
— О какой Рейчел вы вспоминали?
— Рейчел Лэддис, — ответил он.
— А вы тогда?..
— Эндрю, — сказал он. — Я Эндрю Лэддис.
Шин включил маленький свет, и по другую сторону решетки обнаружились Коули с охранником. Охранник стоял спиной, зато Коули, держась за железные прутья, внимательно следил за происходящим.
— Что привело вас сюда?
Он взял из рук Шина носовой платок и вытер лицо.
— Что привело вас сюда? — повторил свой вопрос Шин.
— Я застрелил свою жену.
— Почему вы это сделали?
— Потому что она убила наших детей и хотела покоя.
— Вы федеральный пристав? — спросил Шин.
— Сейчас нет. Был когда-то.
— Давно вы находитесь здесь?
— С третьего мая пятьдесят второго года.
— Кто была Рейчел?
— Моя дочь. Ей было четыре года.
— А кто сейчас Рейчел Соландо?
— Ее не существует. Я ее выдумал.
— Зачем?
Тедди покачал головой.
— Зачем? — повторил свой вопрос Шин.
— Я не знаю, я не знаю…
— Вы знаете, Эндрю. Скажите мне, зачем?
— Не могу.
— Можете.
Тедди обхватил голову руками и начал раскачиваться взад-вперед.
— Не заставляйте меня говорить это вслух. Пожалуйста, доктор. Ну пожалуйста.
Коули еще крепче вцепился в железные прутья.
— Я должен это услышать, Эндрю.
Он посмотрел на главврача сквозь решетку с одним желанием — броситься на него и укусить за нос.
— Я… — начал он и остановился. Он прочистил горло и сплюнул на пол. — Я не могу смириться с тем, что позволил жене убить моих деток. Я игнорировал все знаки. Я отгонял от себя неприятные мысли. Я не повел ее к врачам, и поэтому их смерть на моей совести.
— И?
— И это не умещается в моей голове. Я не могу с этим жить.
— Но вы должны. Вы же понимаете.
Тедди кивнул. Он подтянул колени к груди.
Шин бросил взгляд через плечо на Коули, прилипшего к решетке. Главврач закурил. Он неотрывно наблюдал за Тедди.
— Вот чего я боюсь, Эндрю, — заговорил он. — Мы все это уже проходили. Девять месяцев назад — точно такой же прорыв. А затем наступил регресс. Довольно быстро.
— Мне жаль, что так получилось.
— Приятно это слышать, — сказал Коули, — но ваши извинения к делу не пришьешь. Я должен твердо знать, что вы согласились с реальностью. Мы не можем себе позволить еще один регресс, ни вы, ни я.
Тедди взглянул на Коули, исхудавшего человека с мешками под глазами. Этот человек — его спаситель. Возможно, его единственный друг.
Он увидел, как звук выстрела отразился в глазах жены, снова ощутил мокрые кисти мальчиков, сложенные у них на груди, увидел прядку волос, которую он убрал указательным пальцем с лица дочки.
— Регресса не будет, — сказал он. — Меня зовут Эндрю Лэддис. Я убил свою жену Долорес весной пятьдесят второго года…
25
Комнату освещало солнце, когда он проснулся.
Он сел на постели и первым делом обратил взор к решетке, но ее не было. Обыкновенное окно, разве что низковатое, и тут же сообразил, что это он находится высоко, на верхней койке в комнате, которую еще недавно делил с Треем и Бибби.
Комната была пуста. Он спрыгнул на пол и открыл дверцу стенного шкафа; внутри висели его шмотки, выстиранные и выглаженные. Он оделся, подошел к окну и поставил ногу на подоконник, чтобы завязать шнурки. Выглянув в окно, он увидел во дворе пациентов, санитаров и охранников, примерно всех поровну; одни прогуливались перед зданием больницы, другие завершали уборку территории, третьи обрабатывали розовые кусты, а точнее, то, что от них осталось.
Завязывая шнурки на втором ботинке, он присмотрелся к рукам. Никакого тремора. Зрение ясное, как в далеком детстве. И голова в порядке.
Он спустился по лестнице и вышел на территорию. В крытом переходе он разминулся с сестрой Марино, которая ему улыбнулась.
— Доброе утро, — сказала она.
— Какое утро! — откликнулся он.
— Великолепное. По-моему, этот ураган навсегда унес наше лето.
Опершись на перила, он обратил взор к небу, голубому, как глаза младенца. В воздухе была разлита свежесть, которой не хватало с июня месяца.
— Хорошего вам дня.
Сестра Марино уходила по переходу, и он подумал: мне нравится следить за тем, как раскачиваются ее бедра, а это верный признак выздоровления.
Он вышел на территорию. Несколько санитаров, свободных от дежурства, перекидывались мячом. Они ему помахали:
— Доброе утро!
— Доброе! — сказал он и тоже помахал им рукой.
Донесся гудок парома, подходящего к пристани. Посреди лужайки разговаривали Коули и смотритель больницы. Они кивнули ему издалека, он ответил им кивком.
Он сел с краю на ступеньки и окинул взглядом территорию. Давно он так хорошо себя не чувствовал.
— Держи.
Он взял предложенную сигарету, потянулся к протянутой зажигалке и прикурил, после чего крышка «зиппо» захлопнулась.
— Как поживаешь?
— Хорошо. А ты?
Тедди втянул в легкие сигаретный дым.
— Не жалуюсь.
Он заметил, что Коули и смотритель поглядывают в их сторону.
— Интересно, что за книжицу таскает с собой смотритель.
— Так ведь помрем и не узнаем.
— А жаль.
— Может, есть на земле вещи, которые нам лучше не знать. Как считаешь?
— Интересная мысль.
— Я стараюсь.
Он сделал очередную затяжку и обратил внимание на сладковатый привкус табака. Сигаретка была покрепче, чем его, это ощущалось даже гортанью.
— Что делаем дальше? — спросил он.
— Это ты мне скажи, босс.
Он улыбнулся Чаку. Они вдвоем сидят на ступеньках под утренним солнышком и непринужденно болтают, как будто все нормально в этом лучшем из миров.
— Линять надо отсюда, — сказал Тедди. — Пора двигать домой.
Чак покивал:
— Я так и думал, что ты это скажешь.
— Есть идеи?
— Дай мне минутку на размышления.
Тедди кивнул и откинулся назад. Минутку он может себе позволить. И даже не одну. Он заметил, как Чак помотал головой и как Коули покивал в знак того, что все понял, после чего что-то сказал смотрителю, и они вдвоем направились в его сторону, а за ними четверо санитаров, один из них держал в руке белый сверток, завернутое в ткань что-то металлическое, сверкнувшее в солнечном луче.